1878–1942
На двери в кабинет моего знакомого врача есть небольшая наклейка, надпись на которой гласит: «Есть три вида врачей: врач «от Бога», врач «ну, с Богом…» и врач «не дай Бог…» Наверное, если подобную классификацию применить к педагогам, то Януш Корчак однозначно попадёт в категорию «учитель от Бога». Самое удивительное при этом, что особо религиозным он не был. Однако же верующим – был. Интересно, что среди его многочисленных произведений есть даже примеры молитв. Необычных молитв. Например, «молитва озорства», где из сердца девчонки-непоседы возносятся к Богу полные искренности слова:
«Поверь мне, Боже, я хочу быть серьёзной, спокойной, внимательной. Может, со временем это и придёт, но пока – не получается. Не верю я в серьёзное, не доверяю – смешит меня оно. Торжественные речи, клятвы, проповеди, даже похороны – Боже, какие мины при этом! Ты только посмотри на них, на эти надутые, фальшивые и глупые рожи. (Прости, что я так выражаюсь). То, что я молюсь так редко, – их вина. Бубнят бессмысленно молитву, хитростью хотят подойти к Тебе, провести Тебя хотят, выпросить что-нибудь вздохами и покрасневшим носом. Неискренность – не по мне. Поэтому признаюсь: Господи Боже, я Тебя не знаю. И кажется мне, что прежде Тебя Человек сам себя познать и найти должен. А я блуждаю, не понимаю себя, пытаюсь разгадать себя, как шараду, решить, как трудную задачу по алгебре…»
И дальше: «Вот моя молитва… Умная ли, глупая ли – какая есть. Сумбурная она, потому что и я сумбурная. Боже, трудно Тебе со мной. А представь себе, как мне с собой тяжело!»
Озорство, наверное, было тем даром, который Корчак носил с рождения в своём сердце и благодаря которому он находил подход к своим многочисленным воспитанникам. Впрочем, это предположение (основанное на книгах, им написанных), поскольку взрослые озорство склонны прятать, а о детских годах Корчака известно немного. Но кое-что известно.
Родился будущий известный педагог, писатель и врач 22 июля 1878 г. в Варшаве, столице «Царства Польского», бывшего в то время частью Российской империи. На самом деле его звали Эрш Хенрик Гольдшмит или Генрик Гольдшмит, а псевдоним Януш Корчак он взял, будучи двадцати лет от роду, дабы подписывать им свои книги. Кстати, книг он написал немало – более двадцати. Самые известные из них – «Король Матиуш Первый», «Когда я снова стану маленьким», «Как любить ребёнка».
Отец Корчака, Юзеф Гольдшмидт, был в своё время хорошим адвокатом. Будучи человеком веры и держась библейских представлений о Боге, человеке и справедливости, он даже написал своего рода богословский трактат под названием «Лекции о бракоразводном праве по положениям Закона Моисея и Талмуда». Впоследствии, когда Корчаку исполнилось девять лет, с отцом стало твориться неладное: врачи поставили ему диагноз «душевнобольной» и отправили на лечение в специальную клинику.
Почти в это же время десятилетний Генрик отправляется добывать «разумное, доброе, вечное» в русскую гимназию. Скорее всего, именно там он получил первый негативный опыт отношения взрослых к детям, а заодно приобрёл первые наблюдения для будущих педагогических работ. Дело в том, что ребята, привыкшие в семье говорить по-польски, должны были изучать все школьные предметы исключительно на русском языке плюс освоить (в дополнение к русскому), как минимум, ещё три языка – латынь (начиная с первого класса), французский (со второго) и древнегреческий (с третьего). Поскольку на лечение отца уходили непомерно большие для их семьи деньги, Корчак уже в пятом классе начинает зарабатывать на жизнь, давая частные уроки. Из этого явствует, что учился он весьма неплохо, и потому неудивительно, что в 1898 г. (спустя два года после смерти отца) он успешно сдаёт экзамены в Варшавский университет и становится студентом медицинского факультета. Не ограничиваясь сугубо лекарскими интересами, Корчак изучает опыт работы с детьми, совершая сперва поездку в Швейцарию (дабы освоить наследие Песталоцци), а затем работая врачом в детской больнице и воспитателем в детском лагере.
Жизнь, как это часто бывает, вносит свои поправки в жизненные планы юного альтруиста. Сразу после получения в 1905 г. диплома врача, Корчака отправляют в составе медсанчасти на Дальний Восток, где разгорается Русско-японская война. Слава Богу, эту войну ему удалось пережить, и уже два года спустя он возвращается к учёбе, пополняя свой опыт работой в детских больницах и приютах Германии, Франции и Англии.
Наверное, именно в это время, под впечатлением увиденного и под влиянием собственных раздумий, в его душе утверждается составленная им «Молитва учёного»:
«Идём мы дорогой истории, несём светильники знаний и свитки законов. Путь держим – вперёд. Наш девиз «Почему?» Волею, мыслью тайну постичь. Ты, Господи, Тайна Тайн… Идут математики. Мир сковали числом, человека опутали. Солнце для них – одно, и песчинка – одна, и любовь – одна, и хлеб – один. Измерили бесконечность пространства и времени, взвесили и атом, и землю. Астроном, неотрывно глядящий в звёздное небо, звезду не видит. Её из бездны извлёк он числом… Химик чувствует дыхание Вселенной, и ароматы роз, и запахи гниения. Физик – вслушивается в колебания созвездий и скрещивает гром своей мысли с громом небесным в смертельной борьбе за Тебя, Господи… Во славу Твою, Господи. А за отрядами бойцов тащатся обозы и мародёры. Юристы-буквоеды, эскулапы, разные инженеры да агрономы, политики-крикуны, всякий сброд, мошенники, торгаши… Из осколков наших побед создают они для людского муравейника богатство, комфорт и силу. Продают за гроши, фейерверками чернь забавляют, девиц соблазняют. Мы, Рыцари Красоты и Истины, и не смотрим на них. А если и взглянет самый печальный из нас, лоцман души человеческой – улыбнётся снисходительно. Идём, избравшие Тебя, священная Тайна Тайн, своим учителем!»
Если не считать очередной войны (на сей раз – Первой мировой), где в течение четырёх лет Корчак снова служит врачом в полевом госпитале, ухаживая за ранеными русскими солдатами, вся его оставшаяся жизнь, начиная с 1911 г., посвящена детям-сиротам. Знаменитый «Дом сирот» для еврейских детей станет пристанищем для почти двухсот воспитанников, а сам Корчак станет для них отцом, воспитателем, нянькой, врачом, учителем и духовным наставником. Надо сказать, что в эти годы к нему пришла популярность: он пишет книги и статьи, выступает по радио, читает лекции по педагогике, помогает внедрять новый опыт работы в различных приютах и интернатах для сирот. Но даже на пике своей известности Корчак остаётся бунтарём. Его бунт, своеобразное выражение взрослого «озорства», направлен против недвусмысленного подавления сильными – слабых, благополучными и обеспеченными – бедных и обездоленных. Финалом этого протеста стало мирное шествие детей из приюта Корчака по улицам Варшавы к поезду, который увезёт их в Треблинку, лагерь смерти. Но об этом чуть позже. А пока, чувствуя свою боль и слабость, Корчак выражает свой бунт в молитве, названной им же «молитвой бунта»:
«Не будешь Ты смеяться надо мною, Боже Всемогущий, ибо я сам над собой смеюсь. И над смертью своей насмехаюсь, ибо смерть лишь оболочку мою поразит. Я – несколько ковшей грязной воды, помои в сосуде из кожи. Таким Ты меня сотворил, Боже, Себе на потеху. Но мысль мою Ты окрылил. Только вот жизнь эти крылья пообломала, а кровавые раны перемазала грязью… Всемогущ Ты, а подлость, однако, побеждает, травит бездомное Добро. Всемогущ Ты, а правда, почему-то, бессильна в борьбе с бескрайним океаном лжи. А справедливость на все глаза закрыла. Всё – подлость и ложь в раздвоенном человеке, всё, кроме когтей и клыков. И рычу я на Тебя, как пёс хищный, готовый наброситься и загрызть. Ищу налитым кровью взглядом – и поражаю пустоту. И потому верю, что Ты – Творец и Властелин, что могу богохульствовать».
Может, кому-то такая манера выражать свои чувства, да ещё и Богу, покажется категорически недопустимой. И я бы согласился, если бы не встречал в Библии подобные выражения отчаяния и разочарования, звучавшие из уст псалмопевцев и пророков. Похоже, что подобные резкие слова Бог приемлет с большей охотой, нежели абстрактные и отшлифованные молитвы, без чувства, без ощущения нужды, без отчаянного душевного поиска.
Основанный Корчаком «Дом сирот» стал настоящим полигоном для смелых педагогических идей: здешние воспитанники учились самостоятельно управлять своей «общиной-коммуной», трудились, чтобы самостоятельно заработать на хлеб насущный, ставили спектакли, выпускали собственную газету, а главное – привыкали быть внимательными, чуткими, ответственными, учились мыслить, учились не бояться, учились жить. Идеальной эта жизнь не была: не привыкшие к дисциплине и порядку «дети улицы» бунтовали – не хотели застилать кровати, изрисовывали стены, грубили воспитателям. Но Корчак не сдавался: он наблюдал, прислушивался к детям, старался понять и прочувствовать движения в их душах. Благодаря такому отношению, доверие ребят день ото дня возрастало и постепенно из бывших разбойников и оборванцев в приюте сформировалась по-настоящему дружная семья.
Как и остальные, Корчак мог выбирать. Мог стать знаменитым врачом вместо педагога, посвятившего себя сиротам. Мог жить в другой стране, где его еврейские корни не служили бы источником унижения и боли. Мог жениться и стать замечательным отцом для собственных детей. Наконец, мог избежать гетто, в которое поместили его с воспитанниками после оккупации фашистами Варшавы, мог не стать ещё одной жертвой в газовой камере Треблинки…
И он выбирал. Последним его выбором, после гетто, в котором он продолжал искать деньги и еду, чтобы позаботиться о детях, где он продолжал вместе с ними ставить спектакли прямо на улицах, усеянных неубранными трупами умерших от голода и тифа, стало решение остаться с детьми, приговорёнными к смерти – «до конца возлюбив их».
В начале августа 1942 г. улицы Варшавы стали свидетелями небывалого шествия: шеренга из 192 детей, построившись по четыре в ряд, под флагом открытого Корчаком героя – короля Матиуша – проследовала из гетто к вокзалу для депортации. Корчак шёл впереди, неся на руках одного ребёнка и держа другого за руку. Гимн приюта, родившийся в гетто, звучал из детских сердец:
Белый и чёрный, жёлтый и красный,
Перемешайте, люди, все краски.
Братья и сестры, сестры и братья,
Люди, раскройте друг другу объятья.
Все мы – созданья Единого Бога,
Всем нам указана Богом дорога.
Всем нам дарован общий Отец.
Вот что понять мы должны, наконец!
Прохожие, наблюдавшие за шествием, останавливались в изумлении, а охранники, стоявшие в оцеплении, отдавали честь проходящим. На вокзале, среди хаоса, криков боли и отчаяния, дети сохраняли удивительное спокойствие. Немецкий офицер, следивший за погрузкой детей в вагоны, узнал Корчака и обратился к нему: «Господин Корчак, я читал ваши книги. Поезд едет в Треблинку, а все дети будут отправлены в газовую камеру. Однако лично вы можете остаться…»
Что было дальше можно назвать подвигом, но для Корчака это было просто нормой. Отказавшись воспользоваться внезапно предложенной свободой, переступив через страх перед будущим, он вошёл в вагон, замыкая детскую процессию. Затем он закрыл за собой тяжёлую дверь, отрезав прошлое и молчаливо приняв будущее, разделив его со своими воспитанниками.
О чем думал Корчак, направляясь с детьми в газовую камеру лагеря смерти, нам неизвестно. Возможно, он произносил одну из своих молитв. Очень даже может быть, что вот эту:
«Я не возношу Тебе длинных молитв, о Господи. Не посылаю бесчисленных вздохов. Не бью низкие поклоны. Не приношу богатые жертвы во славу Твою и хвалу. Не стремлюсь вкрасться к Тебе, Владыка, в милость. Не прошу почестей. Нет у моих мыслей крыльев, которые вознесли бы песнь мою в небеса. Слова мои не красочны и не благовонны – не цветисты. Устал я, измучен. Глаза мои потускнели, спина согнулась под грузом забот. И все-таки обращаюсь к Тебе, Господи, с сердечной просьбой. Ибо есть у меня драгоценность, которую не хочу доверить брату – человеку. Боюсь – не поймёт, не проникнется, пренебрежёт, высмеет. Всегда пред Тобой я – смиреннейший из смиренных, но в этой просьбе моей буду неуступчив. Всегда говорю с Тобой тишайшим шёпотом, но эту просьбу мою выскажу непреклонно. Ниспошли детям счастливую долю, помоги, благослови их усилия. Не лёгким путём их направи, но прекрасным…»