Во-первых, мы должны четко понимать, что благо — это больше, чем «гуманность». Гуманность — это, к примеру, стремление избавить любимого человека от боли. Но благо не всегда связано с подобным стремлением. Зубные врачи, хирурги, спортивные тренеры, учителя и родители хорошо знают, когда это не так. Если бы благо сводилось к гуманности, Бог, который допускает страдания и боль в Своих творениях, когда Он может облегчить их муки, не был бы всеблагим Богом. Не был бы всеблагим и Христос, который исцелил всего несколько тысяч человек в мире, где в исцелении нуждались миллионы.
Но чем глубже мы любим, тем больше мы приближаемся к пониманию истинного блага. К чужим детям мы просто гуманны, а к своим более требовательны. Мы гуманны к животным и потому иногда убиваем их, чтобы избавить от боли. (Вот почему большинство защитников эвтаназии считают, что люди — это просто разумные животные, вершина эволюции животного мира.) Но с людьми мы надеемся на большее: мы верим в возможность освобождения не только от боли, но и от порока, незнания и греха.
Бог позволяет страдание и лишает нас меньшего блага — удовольствия, чтобы помочь нам обрести большее благо морального и духовного роста. Даже язычники верили, что боги учат их мудрости через страдания.
Бог позволил Иову страдать не потому, что Богу недоставало любви. Он сделал это именно из любви, чтобы открыть Иову блаженство встречи с Богом лицом к лицу (Иов 42:5), поскольку именно в этом и состоит наивысшее счастье человека. Страдание Иова освободило его душу, чтобы в нее вошло больше Бога и больше радости. Опыт Иов может объяснить все страдания святых.
Бог позволяет лишь то зло, которое может обернуться для нас большим благом. Не все, что мы делаем, благо, но благо — все, что делает Бог, включая и то, что Он не прибегает к чудесному вмешательству, чтобы избавить нас от всякого зла. Если бы Он вмешался, Он бы уподобился недальновидным родителям, которые делают за детей домашнее задание.