Этот аргумент развивает идеи Габриеля Марселя. Он не настолько лаконичен и строен, как другие аргументы, зато более глубок. Он зависит скорее от способности «увидеть», чем от строгой логической структуры. И все-таки его можно формализовать следующим образом.

  1. Любовь здесь означает агапе, а не эрос; это любовь-дар, а не любовь-потребность, любовь к другому, а не любовь к наслаждениям.
  2. Эта любовь не слепа. У нее есть глаза. «У сердца свои резоны». Мы все инстинктивно знаем это; ведь, если нас спросить, чья любовь к нам лучше — любовь менее понятливого человека, который любит нас больше, или любовь более понятливого человека, который любит нас меньше, — мы все скажем, что тот, кто любит нас больше, тот и понимает нас лучше. Эрос может быть слеп, но агапе — это сама противоположность слепоты. Как может агапе быть слепой, если Бог — это агапе? Бог не слеп!
  3. Любовь видит внутреннюю ценность любимого. В том, кого я не люблю, я вижу лишь один из многих объектов моего мира. Для меня он заменим, как игрок на поле или актер на сцене. Его ценность сводится к ценности выполняемых им функций, которые могут выполнить и другие; следовательно, такой человек для меня не незаменим. Но есть одна вещь, которую никто не может сделать за другого: быть им. Я ценю это и вижу незаменимость человека, только если я люблю его ради него самого, а не ради себя и не ради выполняемых им функций.
  4. На основании этого я утверждаю: с точки зрения морали неприемлемо, когда незаменимое заменяется.
  5. Но почему эта морально неприемлемая ситуация не может быть реальностью? Потому что если бы это была реальность, то реальность — высшая, мировая, космическая реальность — в конце концов поступала бы со всеми нами морально неприемлемым образом, как мы никогда не поступили бы друг с другом. А значит, наши ценности не основывались бы на реальности.
  6. Следовательно, либо моральные ценности безосновательны, либо люди не исчезают бесследно, а живут вечно. Кажется, что взгляд смерти видит затмение любви, но взгляд любви видит затмение смерти. Поэтому Клайв Льюис мог написать следующую замечательную эпитафию на смерть своего друга Чарльза Уильямса: «Никто не подтвердил с такой силой мою веру в загробную жизнь, как это сделал Чарльз Уильямс просто тем, что он умер. Ведь когда идея смерти и идея Уильямса встретились в моем уме, изменилась не идея Уильямса, а идея смерти».

Слабость этого аргумента — это слабость самой любви. Здесь есть свобода и нет принуждения. Если вы не выберете любовь, вы не увидите. Но если вы действительно хотите знать, вы можете провести соответствующий эксперимент. Путем к уверенности в бессмертии может стать активный эксперимент, а не просто рассуждение, и это может оказаться более убедительный путь, чем какой угодно теоретический аргумент. В романе «Братья Карамазовы» отец Зосима говорит светской даме, которая хочет вернуть свою утраченную веру в будущую жизнь: «По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно». Этот путь открыт для всех искренне ищущих; и все, кто действительно пройдет этим путем, непременно увидят истину.