Многие из картин Рембрандта на библейские темы – автопортреты. «Сэлфи», как мы бы назвали их сегодня. Великий голландец напоминает нам: не думайте, что священная история – это всего лишь там и тогда. Это – здесь и сейчас.
Так, на картине «Христос во время шторма на море Галилейском» это художник смотрит прямо в глаза зрителю. Держась одной рукой за снасти, а другой схватившись за голову, он как бы вопрошает: доколе мы будем поддаваться панике, зная при этом, что с нами в лодке – Сын Божий?
Порой, как на «Пиру Валтасара» автор присутствует на холсте косвенно. Его супруга Саския изображена в роли царицы – жены кощунника, который был «взвешен на весах и найден очень лёгким» (Данил 5:26). Но на полотне «Воздвижение креста» именно сам Рембрандт – центральная фигура в толпе возносящих распятое тело Иисуса. Без каких-либо намеков и иносказаний он, богослов кисти и света, заявляет: это мы прибили Господа к этому позорному кресту своими грехами!
Автопортретами являются и обе картины Рембрандта по мотивам притчи о блудном сыне. Первая из них – «Блудный сын в таверне». На ней двадцатидевятилетний живописец наслаждается жизнью. Его глаза подернуты хмельной поволокой, на лице застыла беззаботная улыбка. Одной рукой он воздевает бокал вина, другой обнимает женщину, сидящую у него на коленях. Однако дама эта – отнюдь не блудница. Она одета весьма благопристойно и даже подчеркнуто аристократично. Это – все та же Саския ван Эйленбюрх, жена художника. Сластолюбец понимает: расточает он не свое, а ее имение. Но грифельная доска на стене напоминает: за все придется платить!
Вновь Рембрандт обратится к теме блудного сына через тридцать лет, в самом конце своей жизни. Как всегда ключевой персонаж его картин – свет. Именно свет позволяет понять, о ком эта картина. Блудный сын на ней явно не главное действующее лицо. Собственно, лица-то его мы и не видим: он уткнулся им в колени отца, в роли которого и изобразил себя престарелый полуслепой художник. Его подернутые экземой руки лежат на плечах вернувшегося путника, отчасти покрывая остатки изношенных кружев его ворота – свидетельства утраченного благополучия. На лице отца – покой и умиротворение. Он счастлив: наконец-то все – дома! Наконец-то все – вместе!
«На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии», – учил Христос (Луки 15:7), служение Которого было представительством Отца на земле, Творца – в творении. Теперь же, когда Господь воссел одесную Отца на небесном троне, представителями Отца стали мы, Его Церковь, Тело Христово. Мы – постоянное присутствие Отца среди блудных детей. Почему же так часто вместо отцовского счастья мы испытываем обиду старшего брата из той же притчи?