Многие авторитетные богословы высказывали мысль, что образ божественной Сущности в человеке представлен совокупностью трех духовных категорий, которые мы можем условно обозначить как «Три С» – Смысл, Слово и Стремление. Различные авторы называют их по-разному (ум, мысль, помышления, дух, намерения сердечные и т.п.). Но все согласны, что эти три нераздельные в своей сущности понятия отображают триединую Сущность Бога.
Смысл, онтологически присущий всему сущему, представляется отображением Отца.
Слово, выражающее смысл, неизменно порождается смыслом и пребывает в нем. Будучи способно воплощаться в звучании или в тексте, оно отображает Сына.
Стремление, наделяющее смысл и слово силой и направленностью, немыслимо в отрыве от них и является отображением Святого Духа.
Так, Игнатий Брянчанинов пишет: «Ум наш родил и не перестает рождать мысль; мысль, родившись, не перестает снова рождаться и вместе с тем пребывает рожденной, сокровенной в уме. Ум без мысли существовать не может, и мысль – без ума. Начало одного непременно есть и начало другого; существование ума есть непременно и существование мысли. Точно так же дух наш исходит от ума и содействует мысли. Не может мысль быть без духа; существование одного непременно сопутствуется существованием другого. В существовании того и другого является существование ума» [1].
Писание свидетельствует о триединстве Божьем, начиная с употребления по отношению к Единому глаголов множественного числа в начальных главах, и до пророческого утверждения о единстве божественного Посланника с Отцом и Духом: «Я тот же, Я первый и Я последний… Я и сначала говорил не тайно; с того времени, как это происходит, Я был там; и ныне послал Меня Господь Бог и Дух Его» (Исаия 48:12, 16). Наибольшее же развитие откровение о триединстве Божьей сущности получает в Новом завете. Потому и не удивительно стремление богословов усматривать те же отношения и в сущности человека, сотворенного по образу своего Создателя.
В этой связи интересно отметить, что гуру лингвистики Ноам Хомски, которого трудно заподозрить в увлечении святоотеческой литературой, выделяет неделимую трехсоставную сущность языка. Различая в языке семантический (значение), фонологический (речь) и синтаксический (грамматика) компоненты, он говорит о синтаксисе как о системе трансформационных правил, устанавливающих соотношение между смыслом и звуком. Смысл при этом является исходной неизменной категорией (привет Платону!), способной воплощаться в форме различных языков. Синтаксис же устанавливает связь между этими компонентами – скрытой и явной. Похоже, Вавилонское смешение отразилась лишь на фонологической составляющей языка (речь), не затронув его содержательной сути (смысл) [2]. Именно это делает труд переводчиков не безнадежным.
Как заманчиво бы ни звучало вышесказанное, здравое чувство богословского смирения все же напоминает, что Бог непостижим. Следовательно, и к идее постигаемости Его образа в человеке стоит относиться с определенной осторожностью. «Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать … Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем» (1 Коринфянам 8:2, 13:9). Всякая аналогия носит ограниченный характер, и мы не можем относить понятие Божьего образа исключительно к рационально-языковой сфере.
Ведь и ангелы (букв. – «вестники») наделены речевыми способностями. Следуя этой логике, они тоже должны быть образом Божьим. Фома Аквинский пошел в этом рассуждении еще дальше. Он утверждал, что ангельская природа разумнее человеческой, и потому ангелы представляют более совершенный образ Божий. В какой мере это утверждение относится к падшим ангелам, которые, как известно, «веруют, и трепещут» (Иакова 2:19), Аквинат умалчивает. Писание же говорит лишь о человеке, как Божьем образе, призывая «не мудрствовать сверх того, что написано» (1 Коринфянам 4:6).
Действительно, владыческий мандат (Бытие 1:28) не давал человеку власти над ангелами. Но, похоже, такое положение имело временный характер – до достижения человеком определенной степени зрелости. Ведь в будущем мы, в соответствии с апостольским утверждением, «будем судить ангелов» (1 Коринфянам 6:3).
Безусловно, предвечный Логос – Слово, ставшее плотью и обитавшее среди людей полное благодати и истины (От Иоанна 1:1-3,14), есть «образ Бога невидимого» (2 Коринфянам 4:4, Колоссянам 1:15). Он явил, что же это значит – быть образом Творца в творении. И Он, безусловно, есть Истина. Но – не одна только Истина. Он также – Путь и Жизнь. И без рассмотрения этих категорий представления об образе Божьем в человеке будут неизбежно однобоки.
- Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты, Т. 2, с. 130.
- Gunther S. Stent, Limits to the Scientific Understanding of Man // Science, 187, Mar. 1975.